#51

[Legenda17Fest]

Сказочное AU
В один прекрасный день Валера пропадает. Никто не знает куда. А вечером в раздевалке Тарасов находит котика.
Хороший такой, годный котик. Ласковый. АВ он сразу понравился, даже кастрировать его не стал, хотя и хотел сначала.
И стал он жить у АВ, тот его с рук кормит, гладит. В общем - идиллия. Однажды АВ расчувствовался, взял котика на руки, и ну ему рассказывать, какой славный Валера был, и как ему теперь его не хватает. Так и заснул, обнимая котика.
А утром просыпается, ОПА!!! - Валера рядом. Заклятье такое было, злой Балашов наслал.
А ПОТОМ СРАЗУ РЕЙТИНГ И ЗЕФИРКИ!!!

Вопрос: хочу исполнение!

1. +		22	(100%)
Всего:		22

@темы: выполненная заявка, Тарасов/Харламов, Валерий Харламов, Анатолий Тарасов, Эдуард Балашов

Comments

[Гость]

Помимо заказчика, я хочу также подарить сие исполнение прекрасной Гусь Хрустальный, воат.
Грустная-грустная, слегка реалистичная сказка с элементами быта. Простите, если шо. И рейтинг тоже как-то... ну, не умею я =(

часть 1 из 2.

моар

Все изменилось - в считанные дни.
В доме Тарасовых повисла тяжелая, тягучая тишина. Анатолий Владимирович иногда недоверчиво тер руками уши - не показалось ли ему, не оглох ли он, часом?
Татьяна, веселая и шумная, большую часть времени лежала ничком на кровати, придвинув к груди колени, смотря в пустоту странным, потухшим взором. Тарасов пробовал растолкать, расшевелить дочку любыми способами - и кричал, и увещевал, и стыдил, и шептал даже - Танька ни на что не реагировала, а отвечала неизменным взглядом снулой, побитой о лед дохлой рыбины.
- Не знаю, что делать, Галочка, - вздыхал Анатолий Владимирович по вечерам в трубку. - Ничего не помогает. Она не разговаривает совсем, почти не ест и не встает. Серьезно тебе говорю. Только после того, как пригрозил, что скорую вызову для откормки внутривенно, встала. Ей тридцать лет, Галочка, а я над ней нянькой трясусь!
- Папа, - старшая дочка всегда говорила мягко, успокаивающе. Этим и отличалась от остальных членов семьи - упертых и азартных ослов. - Папочка, ну послушай, ей плохо, Вася наложил на себя руки, только два месяца прошло. История мутная,никто ничего не знает толком, из-за чего, Таня в шоке, пол ей из-под ног выдернули. Сердце вырвали и умирать оставили, если угодно. Просто не трогай ее, слышишь? Не трогай, она сама оттает, сможет говорить. Это же Таня, ты ее не знаешь, что ли?
- Она слишком долго переживает.
- А ты сам? Не помнишь разве, что было после смерти мамы?
Конечно, Анатолий Владимирович помнил. Ниночка, Нина, свет его неземной. Женщина, которая играючи, легко шла по жизни - всегда с ним, всегда с улыбкой. С улыбкой и умерла, тихо скончалась от рака. Как он тогда убивался! Кулаки в кровь разбил - бил, крушил все что видел, когда ничего не осталось - бил стены, в одном месте пробил до трещины. Так и осталось то место незаклеенным, с бурыми пятнами крови - и Тарасов не хотел даже подходить к нему.
- Оставь ее, - сказала Галочка. - Она отойдет, я же знаю. Оставь.
Анатолий уходил. На неделю, на две. Пропадал на тренировках, похудел, слегка сорвал голос и потянул запястье - не рассчитал силы и хлопнул им по бортику. Он подсознательно, отчаянно и болезненно надеялся, что улучшение наступит - а улучшения не было. Таня также почти не вставала и ни с кем не говорила. Непривычно было видеть ее такой, непривычно, остро, и больно самому - чуть пониже диафрагмы, рядом с сердцем непрестанно ныло.
Да еще и в команде неприятность случилась - трагическая, можно сказать- Валерка пропал.
Валерки хватились не сразу. Он выпросил себе отпуск с семьей - с женой и маленьким сыном - и не вернулся в команду после него. Сначала над этим все посмеивались - мол, загулял наш ,Чебаркуль - затем забормотали тревожно, никогда Валерка себе такого не позволял, да и по жизни был сверхпунктуальным. Ну, а к концу недели эта тревога вылилась в коллективный психоз. Подключили и милицию, и старые связи - как в воду канул. Жена Ирина билась в истерике и заявляла, что муж-де ушел погулять, а его украли мерзавки-фанатки (сборная НХЛ, жить не желающая без такого игрока; сборная Чебаркуля, пытающаяся поправить за его счет свое материальное положение; злобная секта террористов-извращенцев, обожающих хоккей и непристойные танцы с клюшками, Леонид Ильич Брежнев, болеющий за Спартак - версии менялись каждый раз). Прочесали морги, больницы, дома призрения, чердаки, кладбища, подворотни, парки, спугнули немыслимое количество молоденьких парочек, одну бабулю и трех маньяков - но так ничего и не нашли, и команда погрузилась в глубокое уныние. Всем не хватало чернявого, заводного Валерки-испанца-Чебаркуля, его белозубой улыбки, его заражающего даже окрестные столбы смеха, его "снования" между рослыми игроками, его шуточек и песенок. Гусь по этому поводу даже отказался вставлять себе зуб - верил, что друг вернется, и ждал его. чтобы иметь повод это сделать.

***

В одно из обычных воскресений Тарасов зачем-то задержался в раздевалке игроков. Побродил немного, оглядел душевые, посмотрел на стены, испещренные забавными надписями (хоккеисты, несмотря на возраст, звания и награды, в сущности, оставались шебутными мальчишками), подобрал, кряхтя, несколько полотенец, изворчался вдрызг, а когда присел, наконец, на скамейку - вспомнил зачем пришел, и забрал с полки старый свисток, на котором Боря Михайлов зловредно нацарапал погоняло "Чапаев". В улу мелькнуло что-то темное, и Тарасов прищурился.
- Никак крысы? - спросил он сам у себя. - Этого еще не хватало! Убью Андрея Алексеича. Куда только деньги девает на дезинфекцию! Тоже мне, новости - крысы!
Чем ближе к пятну подходил Тарасов, тем активнее пятно жалось в угол и уворачивалось от пальцев. Когда все-таки удалось схватить неизвестное животное за шкирку, Анатолий Владимирович даже слегка разочаровался - охота оказалась неудачной.
- Кот в раздевалке! - воскликнул он неверяще, разглядывая гостя. - И как пробрался ты сюда, дружок? Тоже в сборную захотел? Клюшку выделим, краги дадим, форму...а, суеверие ты ходячее?
Кот понуро молчал, разглядывая держащего его человека. Он был не полностью черным - морда, грудь, брюхо и лапы были в белых пятнах. На шее - медальон, странно знакомый. Глаза, большие, карие, почти человеческие, смотрели с тоской, безысходностью, легким отчаянием - кажется, он уже смирился со своей судьбой приблуды.
- Понятно, - Тарасов усмехнулся. - Так вот кого эти поганцы-хоккесты подкармливали тут. Ну, удружил ты, котище! Что ж мне делать-то с тобой?
Кот, понятное дело, молчал - а воображение тут же подкинуло Тарасову безвольную, затухающую с каждым днем Татьяну. Котов дочка всегда любила, а если ей еще дать, о ком заботиться... может, все и наладится? Детей-то...
- Со мной пойдешь, - тон Тарасова не допускал никаких возражений. - Дочке тебя покажу. Царапаться будешь? - котище, сидящий на ладонях, рассеянно мявкнул и шмыгнул Тарасову за пазуху, угнездившись с левой стороны, поближе к сердцу. - Ну, то-то! Так и нужно!
Всю дорогу до дома котяра лежал на пассажирском кресле - спокойно, не делая лишних движений, уставившись в одну точку. Тарасов, тем временем, говорил и говорил - сказывалось отсутствие нормальных разговоров, когда не нужно подавать команды и кричать.
- Дочке тебя везу, - говорил он. - Дочке плохо моей, не в себе сейчас она. Муж у нее умер, она и сама жить не хочет. А коты, говорят, неплохое лекарство - вот и проверим, правда ли это, - кот перевел взгляд на него. - Что смотришь, мяучело? Думаешь, мол с ума выжил старик Толя, с котом разговаривает? А я тебе так скажу - с тем собеседником приятнее, что не перебивает тебя, так-то!
В квартире ощутимых изменений не произошло - тихо и темно - да только кот, вырвавшись из рук Тарасова, помчался - безошибочно угадав направление - в комнату Татьяны. Ввинтился в промежуток между коленями и руками молодой женщины, пробился к самому лицу, облизал мокро, потерся всем своим тельцем, прижался, уцепился, замурлыкал басовито, так, что аж весь затрясся - и дрогнула Танька, задрожала - всхлипнула и тоненько завыла.
- Валера, - тихо и горячо бормотала она, обнимая льнущего к ней кота. - Где мой Валера, папа, где он? Почему он ушел, почему сейчас, когда он был мне так нужен?
Анатолий Владимирович у порога лишь растерянно крякнул.
Но не сказал ничего - горло схватило спазмом.

***

- Убью засранца! Придушу кошака!!!
- Что такое, пап? - вышла из комнаты Таня. - Что произошло такое?
- Ты посмотри!!! - Анатолий Владимирович негодующе потрясал тапками, смешно шевеля пальцами ног в пушистых мохеровых носках. - Ты погляди только! Он мне в тапки нарыгал, гаденыш!
Кот, лежащий на плечах Татьяны, демонстративно умывался, оглаживая лапой усы и всем своим видом наглядно показывая, что ему все равно. Таня же - впервые за два месяца - улыбнулась. Робко, неумело. А потом - рассмеялась.
- Ой, - всхлипывала она, - ой, не могу! Папочка, миленький-любименький, ну слушай, тут ты уже ничего не сделаешь, это тебе не хоккеист, это кот!
- Я ему дам, - бурчал Анатолий Владимирович обиженно. - Не хоккеист он! Я вот его на лед возьму и выпущу, посмотрю я, как он на лед рыгать будет, под коньками моих мальчиков! Или еще лучше - кастрирую! Вот, так я и сделаю! Кастрирую тебя, животное!
- Не переживай, - Татьяна утирала веселые слезинки. - Тапки я постираю. А плохо ему стало потому, что ты ему сырого мяса дал. Он его не любит.
- Ишь, какая цаца выискалась! Барин!
- Ну правда, пап. Он у меня только что сковородку жареной картошки съел.
- Что?! - Тарасов, вмиг забыв про тапки, бросился на кухню. - Мой ужин! С-с-скотина! Пригрел змею у себя на груди!
Кот насмешливо, басом замурлыкал - и вторил ему Танькин смех.
И - Анатолий Владимирович, конечно, ни за что бы в этом не признался - это было лучше любого ужина.

[Гость]

Часть 2 из 2.

моар

***

Кот прижился в семье. Он был безымянным - Танька называла его исключительно "котишка", а Тарасов - просто Котом. С большой буквы.
А меж тем, жить с ним становилось все сложнее. Он был везде.
Абсолютно везде. Вообще. Спал где угодно - на кресле, на кровати, под кроватью, в шкафу, на шкафу, в серванте между бокалов, в хлебнице, в книжном шкафу - один раз Тарасов вытащил его, застрявшего, из ящика с картошкой и прочими овощами. Особенно он облюбовал кабинет Анатолия Владимировича. Тарасов ругался, рвал и метал, демонстративно выносил кота за шкирку за порог, не менее демонстративно хлопал дверью. Однажды чуть не наподдал тапком.
Черта с два. Стоило зазеваться, как животное, мурлыча, копошилось в важных бумагах, устраивало себе там гнездо, путало все планы и тактики, ковырял когтями шахматы, а уж когда тренер садился писать свои труды и вовсе житья не давал - лез под руки, смотрел умильно, мурлыкал так, что стекла в серванте дребезжали - и отказать этим карим глазам Тарасов просто не мог. Кот требовал много ласки, но много и отдавал - колени, нещадно болевшие (остатки старых травм) по зиме, проходили, стоило коту на них запрыгнуть и потоптаться немного.
Одна была радость - дочери становилось все лучше и лучше. Через два дня после того, как Тарасов принес в дом кота (волшебный он, что ли?), к Татьяне пришли молодые фигуристы. Чуть ли не в ножки со слезами кинулись - не можем, мол, без вас, Татьяна Анатольевна, ведите нас, делайте с нами что хотите! И дочь, забыв вмиг про свои горести, немедленно кинулась в этот омут с головой. Сидела за отцовским столом, низко склонив голову и хмуря брови, писала планы и программы, чертила какие-то немыслимые схемы - а в волосах ее играли солнечные зайчики, карамельными отблесками останавливавшиеся на старом материнском гребне. Таня будто заново училась жить - подстриглась, похудела, почти перестала сидеть на месте. Тарасов называл дочь вертихвосткой - а сам втайне радовался.
Команда, меж тем, играла все хуже. Многие стали бояться за свою жизнь. Все чаще были шепотки, вроде "убрали Валерку", "черный ворон за ним приезжал", "подсуетились там, в конторе, а за что хоть?". Состояние это - ожидания, страха, напряженности от того, что приехать могут и за ними - не делало климат в команде мирным. А стоило кому-либо в костюме зайти во время тренировки, так вообще - многие сбивались с выверенного пути, и даже гора-Третьяк начинал пропускать шайбы, чего с ним обычно не бывало. А Тарасов мог им помочь только со скамейки наблюдателей - главным тренером он все-таки уже не был. Но болел - всей своей душой. И Бобров всегда просил - подсоби мне, мол, Анатолий Владимирович - так что с командой он фактически не расставался никогда.
После сыгровки ему надо было с кем-то поговорить. Кровь из носу - но Танька ушла, а кот, сразу распознав его состояние, подождал, пока Тарасов не опустится в кресло - и только потом запрыгнул на колени.
- Эх, расклеилось что-то у них, - пожаловался Анатолий Владимирович. - Не могут они больше. Не хотят. Ушло что-то из них.
Кот внимательно слушал.
- Из-за Валерки, наверное, да. Он хороший парень, Валерка... И где он сейчас? - Тарасов рассеянно потрепал мяучелу за ухом. - Веселый такой всегда, шутками сыпал, историйки всякие рассказывал... Эх, котище, такой человек от нас ушел! - животное повело ухом, но все равно внимательно слушало. - Скучаю я по нему, понимаешь? Вроде мальчишка, юнец-наглец, наглость сверх меры, гонору море... но зацепил же меня чем-то. Держит вот здесь, - он показал чуть пониже сердца. - и свербит, свербит, как сверлом тоненьким. Что в нем особенного - не знаю. Он непонятный. Пошучу с ним - и ведь не понимает, здесь когда бывает - топчется в прихожей, на кухне чашками звенит, не говорит мне ничего, все только смотрит, сидит, глядит, в упор уставится и так остается. А взгляд-то больной, абсолютно больной, с ног сбивает! Как под штормом, как под ураганом. Не пускает мальчишка меня, не хочет пустить. Эх, котище, что же мне делать-то, старому дураку? Оторвать бы это и выбросить - да ведь от кровопотери умру.
Кот огладил лапой усы. Вскочил легко, перелез с колен по руке на плечо. Потерся мордой - и замурлыкал.
- Эх, да что я тут с тобой все, - горестно кивнул ему Тарасов. - Пойдем, дружок, спать. Танька к гостям ушла, а ты со мной остаешься.
Кот проследовал за ним. Вел до спальни, забежал, прыгнул на кровать - и снова уставился. Ругаться с ним и скидывать, отвоевывая себе личное пространство, почему-то не хотелось.
- Если лапы твои ночью почувствую на себе - пинка дам! - честно предупредил Тарасов.
Конфликта так и не возникло.

***

Пить хотелось безумно, ноги запутались в простыне, в голове трещали сотни молоточков. Тарасов поворочался немного, повздыхал, а затем слегка толкнулся назад, и чуть с кровати не свалился - за ним кто-то лежал. Человек. Лежал. За его спиной. В пустой квартире.
Бред какой-то.
Анатолий Владимирович осторожно пошевелил локтями. Так и есть, рядом - тело, живое, шевелится и вздыхает размеренно во сне. Терять было нечео, поэтому Тарасов включил ночник, дождался, пока тело зашевелится, потревоженное, а затем резко схватил за запястья и прижал к подушке, открывая лицо нежданного гостя.
- Харламов?! - потрясенно выдохнул он. Так удивился, что даже хватку ослабил. - Какого рожна, Харламов? Что ты тут делаешь? Ты же... мы же...
- Мяу! - недоуменно отозвался Харламов, дико озираясь по сторонам. - Ох, я... Анатолий Владимирович, я что же, опять я?
- В каком это смысле? И как ты тут оказался, скажи мне? Таня впустила, что ли? Я один был ночью, со мной рядом был только...
- Кот, - покорно согласился Валерка. - Так вот этот кот я и есть, как бы абсурдно это на звучало.
Тарасов отпустил ученика. Помотал головой, вытрясая из себя остатки мыслей. Покопошился немного, взял с прикроватного столика очки, сел, оперевшись спиной на подушку.
- Рассказывай.
- Я приехал пораньше с отпуска, - Валерка тоже сел, кутаясь в одеяло. - Поехал на лед, потренироваться - в отпуске ел все подряд, поправился. Позабивал пару шайб, убрал все, пошел в раздевалку. Стою себе под душем, вдруг слышу - шаги! Стоит сзади меня кто-то и бормочет, а когда я толком понял, что это такое и повернулся... я вдруг на четырех лапах, у меня шерсть и хвост! - Харламов озадаченно вытаращился. - И вот сижу я такой под этим душем, соображаю, что делать дальше, а тут этот субъект выключил душ и удрал! Меня потом ребята подкармливали кто чем мог, я от скуки в хоккей с крысами играл, гонялся за ними с щепкой в зубах...
- Крысы все-таки в раздевалке! - досадливо воскликнул Тарасов. - Ну, Алексей Андреич!..
- А мне у вас понравилось, - продолжал тем временем Валерка. - Уютно очень. И Таня так вкусно готовит, оказывается! И простите меня за тапки... и за картошку простите, я, правда, не хотел, я себя тогда чувствовал как настоящий кот, и... - он так увлекся, что не заметил, как Тарасов приблизился вплотную к нему. - Анатольвла?..
- Замолчи ты, ради Бога, - пробормотал Тарасов, не в силах больше смотреть на эти губы. - Замолчи, сил нет тебя слушать!
Поцелуй обжег губы. Валерка удивленно выпучился, приоткрыл рот - а затем ответил со всей горячностью, так пылко, что смахнул с Тарасова очки. Вцепился в плечи пальцами, прижался, выдохнул в плечо рвано, уставился снова - диким, полусумасшедшим и совершенно больным взглядом - и летит на пол тарасовская майка, и воздух немедленно электризуется, и синяки от пальцев на боках, и воздух внезапно становится тугим и вязким - как свежесваренная зефирная масса, и вдохнуть больно, и отпускать не хочется, и в голове огромным набатом - еще, еще!
Кажется, той ночью они все-таки доломали старую тахту Тарасова.

***

А Таня, конечно, поняла все сразу.
Только молочка Валере с утра предложила.

[девочка Ив]

Гость, дорогой автор, это прекрасно!
Правда, вот каждым словом просто!

Таня такая замечательная, безумно люблю ее в фиках и вообще.

А Таня, конечно, поняла все сразу.
Только молочка Валере с утра предложила.

Не пускает мальчишка меня, не хочет пустить. Эх, котище, что же мне делать-то, старому дураку? Оторвать бы это и выбросить - да ведь от кровопотери умру.

*поскуливает*
Конь, стул, 28! Зефир, пастила, желе, поняшки, КОТИКИ!
Серьезно, не могу внятно. Это так... ох, очень-очень так. Аж сердце сжимается.

- Замолчи, сил нет тебя слушать!

и

Валерка удивленно выпучился, приоткрыл рот - а затем ответил со всей горячностью, так пылко,

правильное такое, просто

И еще, маска, я думаю, что я вас знаю!

[Гость]

спасибо вам огромное, спасибо, вот правда.

И еще, маска, я думаю, что я вас знаю!

всякое бывает

[Holy Allen]

Госсспади, как это мило, автор! Сижу, умиляюсь, за окном рассвет, хороооошооо ))) Всем пони и зефирок, а вам, автор, в особенности!

[Крошка Пингви]

Автор, какая сказка чудесная получилась спасибо

Только молочка Валере с утра предложила.

милота какая

[Гость]

Дорогой автор!
Спасибо вам огромное за такой милый и теплый фик!
У вас получилась отличная волшебная сказка!
Таня - чудесная! АВ замечательный!! Котик-Валера прекрасен чуть более чем полностью!!! )))
*восторженный заказчик*

ПС. Заказчик сначала умолял админов изъять эту заявку, как написанную в состоянии измененного сознания. Но, к счастью, админы были непреклонны.)) Зато сейчас, довольный и поглаженный заказчик чувствует себя как обожравшийся зефиром котик!

[Skifshi]

Блин, это такая прелесть! Автор, вы прелесть!

[Holy Allen]

умолял админов изъять эту заявку, как написанную в состоянии измененного сознания.

ненене, в этом мире должно быть больше милоты!

[Гость]

спасибо огромное всем, спасибо большое!

ПС. Заказчик сначала умолял админов изъять эту заявку, как написанную в состоянии измененного сознания. Но, к счастью, админы были непреклонны.)) Зато сейчас, довольный и поглаженный заказчик чувствует себя как обожравшийся зефиром котик!

я во флуде чуть не в ногах у админа валялась, чтобы НЕНЕНЕНЕ НЕ НАДО Я НАПИШУ! :3

[Гость]

СПАСИБИЩЕ!!!! Прям вот очень порадовали!!!
Заказчик

[МашкаБукашка]

AAAAAAAAAAAAAAA))))) Супер-пупер)))) «я от скуки в хоккей с крысами играл, гонялся за ними с щепкой в зубах...» - сто баллов)))

[marsi]

ахаха) мило)

[alex_adder]

- Харламов?!
- Мяу!

Автор, огромное вам спасибо)) За вхарактерного Тарасова, за хоккей с крысами, за тот разговор Тарасова с котом. Просто вот за все-все)
Позитив перед сном - то, что надо. Творите еще

[Рикори]

опять в фике упомянули зефир. Блин, я прихожу в магазин И РЖУ ТЕПЕРЬ.
а фик необычный, я думал, будет упоротее)

[Рикори]

хорошо, что котика не кастрировали, кстати))

[Гость]

Рикори, спасибо =)
ну, думаю, Анатольвладимирыч просто сжалился над котишкой, а то б разжирел, форму спортивную потерял.

[Гость]

МашкаБукашка, alex_adder, marsi, спасибище вам огромное!

[Рикори]

ОН ЖЕ НЕ ЗНАЛ!

[Гость]

Рикори, ну, думаю, он просто не любит толстых котов.

[Рикори]

извращенец!
я тоже их не люблю.

[Джейки]

автор! автор, это шикарно и вы мне нужны))))))))))))))))))) где можно оставить для вас заявку??? пожаааалуйста)))))))))))))))

[Рикори]

аватар с котиком

[Джейки]

а можно я прям здесь - просто, вдруг кто ещё идею поддержит, и вас проще будет уговорить на это?))))

короче, сказка))))

есть на свете древний манускрипт, годами хранившийся в ЦСКА и передававшийся от тренера к тренеру, а там хоккейные колдунства страшные - как Спартак извести, как клюшки заговорить, как игрока приворожить... но пользоваться магией можно только в самых крайних случаях, потому что, согласно закону сохранения массы, чтобы что-то где-то прибыло, должно где-то что-то убыть. страшное это дело, но Тарасов решается, потому что влюбился как малолеток! (с)
итак, тёмнойтёмной ночью надо взять ведро, растопить в нём лёд, на который до того пролилась кровь во время матча, кинуть туда тринадцать шайб. шайбы потом выдаются игрокам, объект любовных вожделений ставится в ворота и поехали - сколько синяков останется на объекте после ритуала, столько лет он будет любить того, кто на эти шайбы ворожил))))))))))
так Харламов влюбляется в своего тренера. а тренера потом вышибают с поста - откат, такая вот магия.


why so Sirius, Lesolitaire?, возьмётесь?))))))))))))))))))))))))))))))

[Гость]

Джейки, оно так страшно звучит О_о
но чисто теоретииически...
никто никого не видел, алала, ололо

[Джейки]

но чисто теоретииически...

ПОЖАЛУЙСТА!!!))))))))))))))))))))))))))
обещаю в ответ написать любой кинк в пределах моих возможностей)))))))))))))

[Гость]

Джейки, я попробую *тяжелый вздох* но ничего не обещаю, это колдунство похлеще моего.

[Джейки]

автор, я уже с вагоном печенек и уже готова складывать оды в вашу честь!)))))

[Бастард]

Папочка, миленький-любименький, ну слушай, тут ты уже ничего не сделаешь, это тебе не хоккеист, это кот!


Милашесть какая))) Спасибо вам большое, Автор))

[Гость]

Никогда не писала сказок, а тут вдруг отважилась. Маленькая отважная зефирка. Упс.

Грустная сказка, о добром сердце и настоящем храбреце. читать дальше

#51 Исполнение 2, 3568 слов. часть 1

Сырость и холод большого зала, с его каменными стенами и маленькими оконцами под самым потолком, всегда действовали ему на нервы. Огромный медный котел, висел над пылающим огнем, но жар от него не согревал. Причудливые тени от свисающих с потолка трав, сушеных лягушек и прочей нечести, плясали по стене. Балашов ежился от холода, ему казалось, что злой сквозняк гуляет по ногам, хотя все окна были плотно закрыты. Он тяжело встал и, шаркая ногами, подошел в большой книге, ткнул в середину строки. Буквы увеличиваясь в размерах, полезли одна другую, цепляясь витиеватым шрифтом за соседние строчки. Балашов погладил рукой пожелтевшую страницу, строка вздрогнула и улеглась ровной лентой.
— … четыре пучка травы зверобоя, высушенного до девятого месяца, три хвоста молодых крыс, золы два вершка и воды болотной по мерке.
Он не глядя протянул руку к потолку, где висели рядами пучки сушеных трав, но застарелая боль в плече заставила охнуть и чертыхнуться. В самом темном углу что-то закопошилось, но Балашов метнул злобный взгляд, мазнул ладонью по воздуху, сгребая в горсть что-то невидимое, и швырнул приговаривая:
— Изыди, дурень. Не звали.
В углу обиженно пискнуло, зашуршало и затихло.
Он снова потянулся к потолку, снял пучок сухой травы и, кроша ее костлявыми, узловатыми пальцами, бросал в котел, нашептывая заклятье. Затем достал с пыльной полки банку с хвостами, плеснул болотной воды, и начал медленно помешивать зелье, оглаживая длинную медную рукоять ложки, которая вечно хранила тепло его ладоней.
— Так не доставайся же ты, никому.
Зелье превращалось в серовато-зеленую жижу, бурлило, дыбилось на поверхности большими пузырями, и поднимаясь над котлом белым дымом плыло, просачиваясь сквозь стены башни, ввинчивалось в воздух, удалялось, ширилось как предрассветный туман, накрывая собой все вокруг.
Валера давно не помнил, чтобы промозглая осень, с ее туманами и дождями так его мучила. Голова болела теперь каждый день. Он просыпался с головной болью, тренировался, играл, пил какие-то таблетки, и снова тренировался и играл, но боль не отступала – брала свое, терзая мучительно, безостановочно, сводя с ума, отвлекая от главного.
Когда тренировка заканчивалась, он долго сидел в раздевалке, привалившись к прохладной стене, и становилось немного легче.
А еще он заметил, что боль возвращалась, стоило ему подумать о Тарасове. Она усиливалась троекратно. Он даже боялся поднять взгляд на тренировке, боялся оглянуться и лишний раз посмотреть в сторону Анатолия Владимировича. Но когда силы заканчивались, и он мельком бросал на него взгляд – боль с новой силой била по вискам.
— Проклятье какое-то.
Жить вот так уже несколько недель не глядя на Тарасова, слушая только жесткие команды, и гневные окрики и ни разу не взглянуть, чтобы увидеть, что в глазах светится совсем другое. Нежное, любящее…. То, что еще совсем недавно казалось невозможным … Теперь смешалось с тревогой и непониманием.
— Что случилось? Валера? Что случилось, Чебаркуленок мой!
Это было еще вчера, а сегодня лед опустел, и внутри образовалась зияющая пропасть, словно одним махом вынули всю душу и сердце. Разобрали на мелкие кусочки, растворили в пространстве и времени, и оставили жить одну оболочку — без права исчезнуть . Заставляя жить каждый день в пустоте и безмолвии.
Он отменил уже третью тренировку подряд. Спорткомитет выдавал гневные распоряжения, но Тарасов был неумолим. Встать и идти туда, где не было больше Валеры, было выше его сил. Тоска, разметала в клочья железный характер, покорила волю. Хоккей кончился. Но остались рефлексы. Встать утром, плеснуть в лицо ледяной водой из-под маленького крана на кухне, пока раскаленный чайник натужно свистит, как линейный судья, назначая овертайм. Натянуть плащ, ботинки … и уйти, бросив остывать на столе нетронутую кружку. Не помнить дороги, но прийти в нужную точку и, только сжав края бортика дрожащей рукой, очнуться.
— Михайлов! Петров! И Хар – ла … мов …

… больше никогда …

Он исчез странно, в один день, не оставив следа … просто испарился в воздухе и все.
Тарасов приходил в пустую квартиру, из которой жена не уехала к сестре в Псков, а просто сбежала. Сбежала от невозможной тоски в его глазах. От молчания, которое плотной пеленой висело в воздухе квартиры, от напряженной линии плеч за столом, и неподвижно зависшей рукой над шахматной доской, которую хотелось смести рукой, ударяя так, чтобы фигуры разлетелись с грохотом. Чтобы разбить вдребезги холодность и отчужденность, которая возникла между ними после того, как пропал Валерка. Но Нина сдержалась. Просто одела теплое драповое пальто — скоро ледяной ноябрь, а там и зима не за горами — и тихо закрыла за собой входную дверь.
Прошла неделя. Ничего не изменилось. Тарасов все также привычно вставал по утрам, оставлял на столе свой недопитый чай и шел на лед, ожидая чего-то. А чего, и сам не знал. Возвращался поздно, когда над хоккейной площадкой гасили весь свет и долго бродил по улицам, не торопясь вернуться в опустевший дом.
Ступеньки было всего три. Раз, два…
Он споткнулся. Просто зацепился носком ботинка за что-то мягкое и на автомате выбросил вперед руку, смягчая удар от падения. Под ногой что-то жалобно пискнуло. Тарасов чиркнул спичкой. Огонек разгорелся и он поднял руку над головой, чтобы рассмотреть получше.
Маленький, черный котенок с белыми лапками и сердечком на груди, жался к ступеням, но не убегал. Тарасов взял его на руки и погладил шелковую шерстку.
— Почему не дома, а? Мелкота пугливая.
Он поставил котенка на ступеньку, тот запутался в собственных лапах и, смешно кувыркнувшись, свалился ему прямо под ноги.
— Чебурахнулся, — почему-то произнес Тарасов давно забытое слово из дурацкого детского мультфильма, — бестолковый, настоящий Чебаркуленок.
Он аккуратно перешагнул пушистый комок и толкнул дверь в подъезд. Тарасов никогда не любил котов. Да и за что их было любить? По весне орут, по утрам требую жрать, и круглый год гадят в новые ботинки без зазрения совести. Всякие прочие радости про уют, ласку и верность он даже не хотел вспоминать.
В квартире было все также пусто, но батареи уже топили и приятное тепло согревало. Тарасов прошел к окну и, не снимая плаща, ткнулся лбом в оконное стекло. В доме напротив горели окна. Люди за ними жили своей привычной жизнью. Смотрели последние новости, ужинали, ссорились по пустякам. Столбик из окон кухни светился весь, от первого до последнего этажа. Тарасову казалось, что он даже слышит, как шипит на сковородке раскаленное подсолнечное масло …
— Начинаем утреннюю гимнастику! Встаньте прямо, руки по швам!
Хрустальное, чистое, умытое ночным дождем московское утро ворвалось внезапно, заполняя запахами и звуками все вокруг. Радиоточка радостно расплескивала воскресный позитив, бодря привычным маршем, а из кухни плыл по всей квартире, запах пшеничных оладушек.
— Нина Григорьевна, а можно еще!
— Кушай Валерочка, на здоровье!
— Анатолию Владимировичу не останется.
— Ничего, я еще напеку, а тебе с дороги самое время поесть. Молодец, что сразу к нам.
Валерка дул на пальцы, смешно тряс ими в воздухе, перекидывая горячую пышку из руки в руку, макал ее в миску со сметаной, и уплетал за обе щеки, оставляя белые полоски на щеках и носу.
— Ну и вид у тебя, заслуженный мастер спорта, Валерий Борисович.
— Доброе утро, Анатолий Владимирович, — Валерка резко вскочил, оладушка выскользнула из рук и плюхнулась в самую гущу сметаны, — да я тут вот … Нина Григорьевна приказала … а они горячие …
— Да ладно кушай, кушай, до тренировки все равно все растрясешь.
Он посмотрел на Валерку поверх очков и хохотнул:
— Ну, чисто кот, который потырил хозяйскую сметану.
Валерка вспыхнул, покосился на Нину Григорьевну, быстро провел тыльной стороной ладони по носу и сверкнул своей невозможной улыбкой:
— А сейчас?
Тарасов протянул руку и мягко провел ладонью по щеке, вытирая остатки.
— А сейчас Валерий Харламов.
От этого жеста не свойственного «отцу советского хоккея» Валерку повело, но он не подал виду.
— Ну, как там? — Тарасов отодвинул миску с оладьями в сторону, сложил руки перед собой, глядя на Валерку тепло и нежно. Как будто соскучился и только его и ждал. — Наконец, поведаешь мне, откуда в наших воротах эти три шайбы оказались?
Валерка растерялся вконец, еще раз провел рукой по носу для пущей уверенности и почему-то ляпнул, о чем не спрашивали.
— Дожди. На всей территории Западной Европы затяжные дожди.
За окном громыхнуло. И резким порывом вера распахнуло форточку. Дождь хлынул сразу. Пошел стеной, ударяя в стекло крупными каплями. Тарасов смотрел, как струйки беспрерывно стекают вниз. Уютная многоэтажка куда-то поплыла, стекая в серые лужи, превращаясь в замысловатые разводы из света и тени, и другая картинка забрезжила где-то на краю сознания.
… нос … обыкновенный, мокрый кошачий нос с аккуратным белым пятнышком, словно перемазанный сметаной — пометил-таки Бог воришку — вдруг проступил из темноты и жалобное « Мр-р-р-яу …» прошелестело над ухом.
Тарасов резко обернулся, посмотрел на не запертую дверь и уже через секунду спускался вниз по лестнице. Котенок сидел на том же самом месте, жался к холодной бетонной ступеньке, дрожа всем телом и жалобно мяукал.
— Эх, ты Чебаркуленок, — Тарасов подхватил его под мокрое пузо, и одним движением сунул за пазуху, прижимая продрогшее животное к груди.
Дома он отыскал блюдце, поставил его перед собой на стол и усадил котенка рядом. Достал из холодильника пакет с молоком и дернул за уголок сине-белого треугольника. Котенок опасливо понюхал блюдце и осторожно лизнул молоко. Тарасов потрепал его ободряюще по уху:
— Ешь, давай, — он тяжело вздохнул, — и что нам с тобой теперь делать, киса?
Котенок оторвался от блюдца и уставился на Тарасова, как будто понял, что сейчас решается его судьба.
— Ну, что молчишь?
Котенок подошел ближе, и вдруг ткнулся мокрым носом в ладонь Тарасова.
— Хочешь остаться?
Котенок жалобно мяукнул, ввинчиваясь мордочкой под теплую руку.